Дискуссии

« вернуться к списку

версия для печати

Шоу двух профессоров

Профессор, заведующий кафедрой местного самоуправления ГУ-ВШЭ Симон Кордонский. Фото с сайта www.strf.ru Из потока публикаций на тему состояния российской науки в кризисный период заслуживает внимание заочная дискуссия между Симоном Кордонским (статья "Кризис и наука") и Михаилом Гельфандом ("Scientia potentia est"), развернувшаяся на страницах интернет-портала www.polit.ru. Дискуссия задорная, цепляющая глаз, но на поверку не отличающаяся "ни умом, ни сообразительностью" с обеих сторон.

Нет, конечно, оба полемиста произносят и здравые, и язвительные фразы. Да только их количество не служит критерием того, к кому из авторов ближе встать, позволив словно линейкой отмерить расстояние между ними. "Ты за Кордонского или Гельфанда?" — в такой форме вопрос вообще бессмыслен, ибо полемика вновь (как, в общем-то, и в других сферах — увы!) приняла дихотомичный характер, будучи помещена в одномерную систему координат "за-против". При том, что однозначного ответа на вопрос: что важней — фундаментальная наука или ее приложения, просто не существует. И об этом знают оба спорщика. Может быть, смысл дискуссии в чем-то ином?

В полемическом задоре и Кордонский, и Гельфанд упустили из виду то, что в науке работают не её рыцари или жрецы (жрущие, по Льву Ландау, за счёт науки), а прежде всего обыкновенные люди со своими привычками, особенностями личности etc. Интеллекта у них, конечно, больше, чем у "остального мира", в остальном же — простые человеки, за результаты работ которых в конце концов могут спросить столь же простые люди, относимые к обывателям. И этот факт позволяет по-иному взглянуть на предмет спора, который, как водится, моментально выродился в фонтан ярких пассажей двух не самых глупых людей, но не более того с содержательной стороны.

Лично у меня набольший интерес вызвал именно спор о "чистой" науке, представленной фундаментальными исследованиями. В обсуждении ценности "чистых" исследований оба автора не рассматривают вопрос о том, что современной наукой уже накоплены гигантские массивы информации об устройстве нашего мира, массивы настолько обширные, что простой человек будет абсолютно прав, задав вопрос: сколько можно плодить статьи в журналах, где конкретные результаты очень недешёвых фундаментальных работ в моей жизни? Говоря иными словами, "маленький мир" хочет оценить пропорцию между тем, сколько тратится его личных денег на научные статьи, и тем, с какой скоростью в его жизнь входят полезные (необходимые) вещи — мобильник или лекарства. Если он этой пропорции никак не чувствует, то — беда... для науки, прежде всего. Прав тут С. Г. Кордонский.

Ведь подавляющему большинству людей абсолютно всё равно, будет ли в тоннеле Большого адронного коллайдера обнаружен бозон Хиггса или нет. И это нормальная ситуация! Обыватели относят попыткам обнаружения теоретически предсказанной частицы триста двадцать седьмое место в структуре своих личностных ценностей. И лишь когда появляются басни о грядущем конце света — мол, запустят коллайдер, и спасайся, кто может — вот тогда физики удовлетворённо отмечают интерес к своим экспериментам со стороны "простолюдинов".

Но фокус в том, что ругаемая Кордонским "чистая" наука будет всегда. Ибо всегда будет существовать определённое количество людей, которым в науке интересен сам процесс, которые никогда не будут удовлетворены существующим результатом. Люди, которым важно уточнять детали моделей устройства природы, задающиеся вопросом — а что, если сделать вот так или эдак. И это не хорошо и не плохо, это — данность, так устроены мозги людей.

Фундаментальная наука будет нужна — пример Михаила Гельфанда с открытием ферментов рестриктаз, ставших основным инструментом генной инженерии, очень удачен. Обнаружение этих "молекулярных ножниц" нельзя было предсказать априори. Но нужность фундаментальной науки не означает, что для неё не должно быть границ. И это, кстати, понимали наши крупнейшие учёные, относившиеся к "фундаментальщикам".

Всё тот же Лев Ландау в своё время произнёс фразу: "Жизнь человека слишком коротка, чтобы браться за безнадёжные проблемы", тем самым подчёркивая необходимость выбора основных, приоритетных научных направлений. Где нынче второй Ландау, способный выступить в качестве своеобразного камертона, показав, что сами учёные — "фундаментальщики" могут критически относиться к своей работе? Вопрос риторический.

Возможно, в физике проще, чем в биологии, определить, за какие фундаментальные задачи стоит браться, а за какие — нет. Но не покидает ощущение избыточности заявленных тематик для исследований в области наук о живом у нас в стране, декларируемых прежде всего Российской академией наук. Достаточно вчитаться в текст Программы фундаментальных исследований РАН, рассчитанной на период с 2008 по 2012 годы. В своём нынешнем виде она накрывает всё и вся в сфере биологических исследований — да в таких размерах, которые не снилось и зарубежным учёным. Здравый смысл подсказывает, что практическая ценность работ по этой программе будет невелика. Господа, что из намеченного можно выполнить при существующем уровне материального оснащения нашей биологии и стареющем, сокращающемся кадровом составе лабораторий? "Расшифровка геномов ряда важнейших сельскохозяйственных растений" — кто-то, кроме самих разработчиков Программы РАН, верит, что до 2012 года у нас в стране будут секвенированы геномы не то что бактерий, а куда более сложных организмов? И коль скоро результаты научной деятельности интернациональны, то, может быть, пусть какую-то часть из них всё же получают за рубежом?

Для решения задач, указанных в Программе фундаментальных исследований РАН, труда тех "чистых" учёных будет явно недостаточно. В таком случае на кого же она рассчитана? Можно предположить, что на тех, чья имитация процесса работы ради самого процесса составляет сущность пребывания в стенах академических институтов, способствуя увеличению разрыва между вкладываемыми средствами и оригинальными достижениями, способными в будущем выйти в практику.

Оторванность результатов российских учёных в области наук о живом, простите за каламбур, от жизни, настолько значительна, что куда продуктивнее было бы обсуждать пути выхода из такого незавидного положения. И еще раз замечу: внятно сформулированных запросов нашего общества к работе учёных нет, что тоже не добавляет оптимизма. Фразы об улучшении качества жизни людей выглядят слишком абстрактно и общо, чтобы претендовать на понимание сколько-нибудь серьёзных запросов.

Посмотрим на самую приближённую к людям отрасль биотехнологий — биофармацевтику, связанную с производством новых лекарств. В ней наиболее ярко проявляются особенности нашей науки.

Зададимcя вопросом: где оригинальные российские лекарства? Не будем вопрошать о таргетных препаратах против рака, но где наши, созданные с нуля в России, новые лекарства против сердечно-сосудистых болезней? Разные БАДы и прочие снадобья, вдоволь появляющиеся под видом оригинальных отечественных лекарств, прошу не предлагать.

Что мешает появлению реальных разработок, способных стать основой новых лекарств? Недостаток денег? Полноте, деньги есть. Даже сейчас, когда нефть и железо дешевы.

Главная проблема как раз и заключена не в какой-то особой кастовости и принадлежности к научным сословиям, а в менталитете людей, оставшихся с советских времён. У большинства учёных попросту не было и нет желания работать на конкретный результат! Отсутствует интерес к тому, чтобы потрогать своими же руками нечто, вышедшее из-за стен твоей лаборатории на рынок. Ну а отсутствие желания сделать продаваемый продукт неизбежно приводит к тому, что и качество самого продукта становится вопросом второстепенным.

Неужели руководители фармацевтических компаний не используют действительно интересные результаты академической науки? Так ведь было бы что использовать! Поэтому приходится организовывать свои собственные исследовательские отделы, в которых работают, конечно, в большинстве своём люди, вышедшие из стен советских институтов. Или приглашенные из-за границы иностранцы и бывшие "наши", как в Центре высоких технологий "ХимРар". Они работают и получают весьма приличные деньги, будучи "заточены" на конкретный результат, не в пример академическим учёным сориентированы на качество своего собственного труда.

И что примечательно: руководителям высокотехнологичных компаний, по их же собственным словам, абсолютно всё равно, какие термины использовать в отношении работы своих подчинённых из числа учёных — фундаментальная или прикладная наука! Есть, допустим, молекула белка, способная стать основой нового лекарства. Есть головы и руки, способные сделать принципиально новую вещь. Цели ясны, задачи определены — и вперёд!

Логично выглядят попытки определить лидеров в российском секторе исследований и разработок для фармы. Да, есть завлабы, считающиеся сильными учёными, увешанные регалиями и званиями. Но что, если ввести такой критерий их потенциальной способности выдать требуемый результат качественно и в срок — подойти с мешком денег, дать конкретное, чёткое задание и глядя в глаза спросить: "Берёшься?!". Многие ли в ответ утвердительно кивнут головой? То-то же.

Скажете, люди не то что не хотят, а не привыкли работать на продажу? Тоже не слишком убедительно. Почему же работает на мировой рынок молекулярный биолог Сергей Лукьянов, основатель инновационной компании "Евроген" — и работает очень успешно? Человек не стал тратить впустую силы на причитания по поводу отсутствия денег, а молча и уверенно создавал первоклассную продукцию — флуоресцентные белки, ставшие незаменимым инструментарием для биотехнологических исследований, в том числе и медицинских. Есть нюанс: гены флуоресцентных белков, сделавших Сергею Лукьянову имя в мировой науке, были обнаружены в ходе фундаментальных работ, но работ, ориентированных на результат. Лукьянов и Ко заранее знали, что и где искать. Искать, зная, что находка найдёт колоссальный спрос на молекулярно-биологическом рынке.

Смущает, однако, то, что когда речь заходит о российских инновациях в биотехнологиях, именно Сергея Лукьянова чаще всего приводят в пример инновационной привлекательности российской науки, вынося фотографию учёного на обложки журналов. Но беда в том, что Лукьянов один, никто в российском биотехе рядом с ним и не стоит! Поэтому демонстрировать нашего лидера в качестве флага инновационного прорыва в биотехе совершенно ни к чему. Гораздо более уместно обсуждать, почему не появляются новые лукьяновы, что может и должно делать государство, провозглашая курс на инновационную экономику. По крайней мере, чётко определить основные приоритеты в обеспечении качества жизни людей. Кстати, государство об этом говорит, и даже что-то пытается делать. А наши интеллектуалы спорят, что важней — "чистая" или "плебейская" наука. Тратить силы и время на переливание из пустого в порожнее — не лучшее занятие в кризисное время. И построенные по принципу "сам такой" споры годятся разве что для институтских курилок да стенгазет. А спорщики, полагая, что тем самым "создают себе имя" и "фиксируются в общественном сознании", сильно ошибаются. Подавляющему большинству людей их спор, превратившийся в performance, глубоко безразличен. А тем, кто понимает, как устроена наука, он просто смешон. Жаль, ведь неглупые люди...

Владимир Сычёв

источник: STRF

Последние материалы раздела

• 30 декабря 2016
  Диссертация Мединского как летучий голландец
• 30 декабря 2016
  Работа есть — денег нет
• 29 декабря 2016
  "Основной удар придется на московские и петербургские институты"
• 29 декабря 2016
  Советник Путина: Россию могут отключить от интернета
• 28 декабря 2016
  Драйверы инноваций

Обсуждение

Добавить комментарий

Обсуждение материалов доступно только после регистрации.

« к началу страницы