Дискуссии

« вернуться к списку

версия для печати

"Опера в России — практически неоплачиваемое дело"

Певица Ольга Шуршина. Фото с сайта www.rosbalt.ru В Петербурге проходит Международный конкурс молодых оперных певцов Елены Образцовой. Однако, несмотря на все конкурсы и фестивали, ситуация в этой сфере искусства далеко не так безоблачна, как представляется. Многие таланты уезжают из России. О творческой миграции в Европу и реальном положении дел в опере, о "потерянном" детстве артистов и звездных мечтах "Петербургскому Авангарду" рассказала певица Ольга Шуршина. За свою карьеру она смогла воплотить на сцене множество образов — от Анны Болейн до Татьяны Лариной. Петербурженка выступала в Мариинке, но затем предпочла ей театр "Зазеркалье".

— Вы поете почти всю жизнь. Как думаете, вы выбрали оперу или она вас?

— Мне всегда казалось, что опера выбрала меня. Я сопротивлялась, не хотела, но мои родители — музыканты, и другого пути просто никто не предлагал. Как только я научилась сидеть, меня посадили за рояль. Если что-то не получалось, меня били клавирами. С тех пор ребра поломаны — так вбивали любовь к музыке. Я против пикнуть не могла и, конечно, окончила на пятерки музыкальную школу. Еще в школе из меня все соки выжали со всякими концертами, конкурсами. Фортепиано — это было явно не мое, но я в то же время поняла, что хочу петь. И затем попала во Дворец пионеров, из которого в Петербурге многие оперные певцы вышли.

— Есть ощущение потерянного детства?

— Честно? Наверное, есть. Сейчас я бы, может, прежде подумала бы 33 раза. Но тогда мне казалось, что я избранная: да, все дети где-то гуляют, но зато они не могут того, что умею я. Ребенок пытается защитить себя психологически, чтобы не сойти с ума от бесконечных занятий. В чем-то у меня детство было интереснее, чем у остальных, естественно. Но после всего отдавать своего ребенка в музыку не хочу. Это жизнь, полная лишений. Все время ставится условие: или карьера, или семья. И ты постоянно делаешь выбор в пользу профессии. У меня сейчас многим знакомым уже за 40 лет, и даже под 50, они никогда не были в браке, детей нет, а в общем-то сидят без звездной карьеры. Просто во всем себе отказывают и делают вид, что они в тусовке.

Но все-таки надо и человеческие радости познать. Когда я была беременна, то тоже был выбор: полететь на конкурс, в котором я могла поучаствовать в последний раз в жизни, или нет. И мне даже знакомые говорили: "Оля, подумай сто раз, ребенка ты еще успеешь родить". Но я отказалась от конкурса и счастлива. Хватит с меня дипломов. Хотя даже сейчас ни на праздниках, ни на каникулах дома не бываю, каждую новогоднюю ночь на работе.

— После Музыкального училища имени Римского-Корсакова вы решили продолжить обучение не в Петербургской консерватории, а в Академии молодых оперных певцов Мариинского театра. Почему?

— С первого курса музыкального училища все ходят в консерваторию, на уроки и концерты. И, честно сказать, меня не то что не впечатлило — я была в ужасе. Потому что увидела, какие люди поступают в консерваторию и что с ними становится потом. Благодаря знакомым меня еще в те времена занесло за кулисы Мариинского театра, и я себе другой жизни уже не представляла. Поэтому после училища пошла в хор Мариинки, поработала полгода и поступила в академию. Я хотела сразу вариться в этом, на сцену выходить. Конечно, мои представления отчасти оказались сказкой, но все-таки я там многому научилась.

— Чему такому певцов не учат в нашей консерватории, чему бы следовало учить?

— Там практически нет никакой работы над языком. В идеале ты должен разговаривать на том иностранном языке, на котором поешь, или хотя бы понимать его мелодику. Стилями тоже никто не занимается, а это ведь самое важное. Потому что невозможно петь разных композиторов одним цветом, одним голосом. Первый выезд на Запад, первый мастер-класс, первый конкурс — и ты поймешь, что не тому учился совершенно.

Естественно, наши проходят на иностранные конкурсы, потому что у них есть и внешность, и харизма, и голоса хорошие. Но приезжают туда, и этот голос оказывается никому не нужен. Их вдруг выбрасывают с первого тура, а они не понимают — за что. Тут и растерянность, и депрессия. Я никогда не забуду, как сама участвовала в конкурсе в Хельсинки в 2004 году. Мне посчастливилось стать финалистом, но как раз в финале мы вышли к оркестру, и я поняла, что не умею работать на большой зал. Полгода была в депрессии. Есть, конечно, редкие голоса в России — большое сопрано, какой-нибудь тенор с обалденным верхом. За них в любом случае схватятся, по ходу всему обучат. А лирических сопрано, как у меня, очень много. Тут надо выше головы прыгать по всем параметрам, чтобы тебя заметили.

— Но в итоге вы все же связали свою карьеру не с Мариинкой, а с театром "Зазеркалье"...

— У меня с Мариинским театром особая ситуация. Слишком он мне родным стал, и слишком много там было несправедливости, поэтому я оттуда и ушла. Одно дело конкуренция, когда я согласна землю грызть, но и проиграть не обидно, если кто-то оказался лучше. Но там многих людей вообще не рассматривают, не выпускают никуда, не дают даже возможности показать себя. Есть какие-то личные симпатии-антипатии, и тебя могут начать гнобить так, что уже не выбраться. Надо или играть по их правилам, или уходить, потому что это тяжело психологически. Может быть, от меня ждали какой-то другой реакции, но я просто ушла, потому что хотела петь. Выбрала для себя более естественную, нормальную жизнь, наверное.

Сейчас в "Зазеркалье" зрители потянулись, потому что театр давно вышел за рамки детского музыкального коллектива. У нас больше половины репертуара — оперы, причем на языке оригинала. Здесь есть свобода творчества, можно обсуждать что-то с дирижером, с режиссером. К людям прислушиваются. Многие постановки делаются по инициативе самих ребят. Это хорошая стартовая площадка для молодых артистов, потому что здесь можно расти.

А в Мариинском театре сейчас уровень немного упал. Они увеличивают количество площадок, но в действительности, кроме балета и приезжих певцов, там мало что можно смотреть. Много новых постановок, которые уступают прежним. И люди даже специально спрашивают, какого года спектакль, потому что все хотят увидеть старую версию.

— Что для вас сейчас является самым сложным?

— Я человек с очень подвижной психикой. И при исполнении некоторых партий (например, Чио-Чио-сан) мне как певице мешает эмоциональность. Воплощению образа на сцене это очень помогает, потому что я воздействую на публику. Но потом слушаю запись и понимаю, где у меня пробелы именно из-за того, что я волнуюсь. Бывает, слезы живые вдруг выступят, хотя я сдерживаюсь, как могу. Не знаю, как взять себя в руки. Иногда завидую певицам, которые просто выходят и работают.

— А как певице поддерживать себя в форме? Дайте совет.

— Истощение — точно не вариант, но нужно следить за собой. Я с велосипеда не слезаю. И напиток со льдом не выпью никогда. Хотя все вокалисты разные, у нас половина курит в каждом перерыве.

— У вас было много ролей из разных исторических эпох. Какая вам ближе?

— Думаю, что у меня почти нет партий, которые идут вразрез с моей личностью. Об эпохах я обычно не задумываюсь. В принципе мне близки все женские роли с какой-то драматической, трагической ноткой. 100% не могу петь всякие комические дела. Мне бы пострадать, помучиться, как Купава или та же Чио-Чио-сан. А вот с Иолантой сейчас не знаю, что и делать. В этой опере нет конфликта, никто ни с кем не ссорится, нет ни одного отрицательного персонажа. Наверное, сделаю себе красивый макияж, выйду на сцену и просто хорошо спою.

— Нет ли ощущения, что пора брать новые высоты?

— Я вообще чувствую, что в России уже все сделала. Спела все, что мечтала, даже "Реквием" Верди у меня в этом году состоялся в Петрозаводске. Про него думала, что это будет финал моей карьеры, мечта всей жизни. Теперь мне кажется, я немного застряла здесь, хочется выходить на новый уровень, двигаться дальше. Петь репертуар, который мне негде исполнить в России, — Беллини, Доницетти, Моцарта. У нас такое если и идет, то с заезжими звездами. Поэтому сейчас строю планы по продолжению карьеры в Италии.

— Насколько такая творческая миграция характерна для российских исполнителей?

— Очень характерна, потому что людям, которые что-то из себя представляют, трудно у нас работать. Руководители театров пытаются что-то компенсировать, но в принципе в России опера — практически неоплачиваемое и маловостребованное дело. Разнообразия материала тоже нет, особенно если в него не вписываешься. Я, конечно, все пою в театре — и Чайковского, и Пуччини. Но какие-то партии мне еще рано исполнять, а какие-то в принципе не для меня написаны, при этом я обязана их тянуть, раз здесь работаю. Поэтому все, у кого есть возможность, зацепки, энергия и способности, выбираются отсюда. Да, мы все патриоты и жить в России хотим в большинстве случаев, но такая уж складывает печальная ситуация.

— Кстати, о патриотизме. Сейчас многих возмущает, когда искусство недостаточно патриотичное, недостаточно нравственное или якобы оскорбляет чувства верующих. Как к этому относятся у вас в театре?

— У нас очень разношерстная публика. Бывает, спорим. Как вспомню, сколько криков было с этим "Левиафаном", хотя никто даже не посмотрел еще. А я считаю, что в этом фильме ничего такого нет, показана лишь верхушка айсберга, на самом деле все должно быть гораздо жестче. Иногда людей возмущает что-то даже в детских спектаклях, хотя мы ставим маркировку "12+". Но мне кажется, что в театре и в кино должна быть полная свобода. Вот моя дочка в пять лет ходит на все спектакли. И каждый родитель должен сам решать за своего ребенка, что ему показывать, а что нет. Но ограничивать это на государственном уровне смешно.

Беседовала Софья Мохова

источник: Росбалт

Последние материалы раздела

• 30 декабря 2016
  Диссертация Мединского как летучий голландец
• 30 декабря 2016
  Работа есть — денег нет
• 29 декабря 2016
  "Основной удар придется на московские и петербургские институты"
• 29 декабря 2016
  Советник Путина: Россию могут отключить от интернета
• 28 декабря 2016
  Драйверы инноваций

Обсуждение

Добавить комментарий

Обсуждение материалов доступно только после регистрации.

« к началу страницы