Дискуссии

« вернуться к списку

версия для печати

Мечта о Форде

изображение с сайта matveevip.ruДенег нет

Проблема финансирования исследований стоит перед российскими учёными крайне остро. Зарплата младшего научного сотрудника сегодня в редких НИИ превышает три тысячи рублей со всеми надбавками, а ставка лаборанта – 900 рублей, поэтому за лаборантов нередко работают доктора и профессора, которые тоже получают зарплату немногим выше минимальной. Между тем, именно с людей, с зарплаты учёных необходимо начинать финансирование любого исследования. Логика здесь простая: науку двигают мозги, даже самое дорогое оборудование, на котором некому работать, – бесполезно. Между тем, многие научные и образовательные учреждения не располагают и простейшим. В Историко-архивном институте, например, до сих пор работают на компьютерах, выпущенных в начале 90-х годов. Того же возраста техника стоит в Государственном музее Востока, и во многих других НИИ. Говоря об объёмах сегодняшнего государственного финансирования научных учреждений, старший преподаватель кафедры источниковедения и вспомогательных исторических дисциплин Историко-архивного института РГГУ Роман Казаков привёл в пример Федеральную архивную службу, годового бюджета которой хватило ровно на ремонт здания петербургского архива. А архив Российской академии наук недавно и вовсе был вынужден закрыть читальные залы: у дирекции нет денег, чтобы оплатить охрану.

Обвинения в бедственном положении науки учёные предъявляют, в основном, государству, которое, по словам Романа Казакова, "не понимает, как устроена наука, как она функционирует". Звучат упрёки и в адрес бизнеса, который, как полагает, например, аспирант Вычислительного Центра РАН Алексей Дробышевский, не даёт денег на фундаментальные исследования, потому что они ему просто не нужны.

Насколько эти упреки справедливы?

По данным Национального научного фонда (NSF) США, в прошлом году Соединенные Штаты затратили на финансирование всех научно-технических работ более 300 млрд. долларов. Из этой суммы: 26% поступили из федерального бюджета, 1% – из бюджетов штатов и муниципальных органов власти, около 2% составили собственные средства университетов и других организаций системы высшего образования. Основная же масса средств – 71% – была инвестирована промышленностью и бизнесом.

Для сравнения, в России, самый крупный инвестор науки – государственный бюджет. На его долю приходится 60% средств, выделяемых науке. Доля же финансирования, поступающего из российского третьего сектора – частных фондов, других НКО, – находится в переделах статистической погрешности, отмечает Ирина Дежина, ведущий научный сотрудник Института экономики переходного периода, член Европейской ассоциации по изучению науки и технологий. "Фактически у нас работают не более десяти фондов, таких как Фонд Дмитрия Зимина "Династия", Благотворительный фонд Владимира Потанина, Алферовский фонд (академика Жореса Алферова), у которых годовые бюджеты на образование и науку колеблются от одного до двух миллионов долларов", – поясняет Ирина Дежина.

Деньги есть

Государство и бизнес сейчас подчеркивают, что сильная наука стране необходима. В апрельском послании Федеральному собранию Владимир Путин сделал акцент на необходимости создания "конкурентоспособной, основанной на интеллекте и знаниях экономики, такой экономики, где основным двигателем являются не темпы освоения природных ресурсов, а именно идеи, изобретения и умение быстрее других внедрять их в повседневную жизнь". Стремление властей перевести экономику с сырьевого пути развития на платформу интеллектуального потенциала страны вполне обосновано: многие эксперты, среди которых директор Института водных проблем РАН Виктор Данилов-Данильян, полагают, что российскую экономику, если она не будет диверсифицирована, через несколько десятилетий ожидает коллапс.

У бизнеса иные задачи и приоритеты, чем у государства, но сильная наука ему также нужна, говорит Никита Масленников, директор Департамента по информационной политике и связям с общественностью Российского союза промышленников и предпринимателей (РСПП): "Условия рыночной конкуренции сегодня таковы, что если предприятие не обновляет технологическое производство хотя бы раз в три года, оно не удержится на плаву. Как изменить технологический этап производства [работы, для выполнения которых требуются специальные технологии и оборудование] без внедрения технологических инноваций? Сотрудничество с учёными здесь необходимо, и бизнес готов за это платить".

Сотрудничество бизнесменов с прикладными лабораториями действительно уже достаточно хорошо налажено, но, подчеркивает Масленников, предприниматели сейчас готовы инвестировать средства не только в прикладные, но и в фундаментальные исследования.

Вопрос, в какие исследования и на каких условиях.

Нет диалога – не будет и инвестиций

Президент Международного фонда конверсии, генеральный директор ОАО "Концерн "Наноиндустрия" Михаил Ананян пятнадцать лет занимается внедрением наноразработок на российском и международном рынке и полагает, что низкая инвестиционная активность отечественного бизнеса – в значительной степени следствие недостаточной информированности российских промышленников о созданных российскими учёными технологиях и проводимых ими исследованиях.

Никита Масленников согласен с ним, но уверен, что проблема не только в неинформированности: "Бизнес инвестирует деньги в конкретный проект, под определённый результат. Может российская наука сегодня предложить бизнесу для инвестиций какую-либо конкретику? Конкретные разработки у учёных, очевидно, есть и научные достижения тоже. Но бизнес их не видит. Российская наука в том виде, в каком она сегодня существует, не в состоянии предложить свои разработки рынку". "Мы бы хотели наладить диалог между бизнесом и наукой, – продолжает представитель промышленников. – Но как профинансировать исследовательский проект, если предложение сводится к "вы нам дайте деньги, а мы вам их освоим". Что вы нам взамен дадите, господа учёные? Что такое бизнес-план вы не знаете, что такое программное финансирование вы не знаете. Мы, к сожалению, говорим на разных языках".

Это не подход, отвечают ученые, программные принципы еще можно приспособить к прикладным разработкам, но они совершенно не годятся, если речь идет о финансировании фундаментальных исследований. "Разговоры вроде: "мы вам денег дадим, а вы должны придумать что-нибудь, на наш взгляд, полезное", ни к чему не приведут," – убежден Аркадий Савинецкий, доктор биологических наук, главный научный сотрудник ИПЭЭ РАН, заведующий лабораторией биогеоценологии и исторической экологии. – "Есть прикладная наука, а есть фундаментальная. И фундаментальную науку надо финансировать безо всяких условий, иначе она угаснет. А результат предсказуем. Когда была открыта радиоактивность, тоже говорили: "Такая вещь! Жаль, что её никогда и ни к чему приспособить нельзя будет". Такой вот был "нерыночный" проект".

Диалога не получается. Слишком разные цели ставят перед собой учёный и промышленник, одним движет интерес, исследовательский азарт, другой стремится заработать деньги, подводит итог историк Петр Прокудин: "Язык бизнеса – цифры, чёткие финансовые схемы. Бизнесмену необходим подробный бизнес-план, с указанием, что будет сделано, когда, как и какие результаты ожидаются. Этот план – гарантия инвестиций в конкретное исследование. Язык учёного – идея, эксперимент, постижение неизведанного; его "прибыль" не деньги, а познание".

Как превратить познание в прибыль?

"Я читал, что кто-то из известных американцев, Форд, кажется, открыл научную лабораторию, нанял учёных. Когда его стали спрашивать, чем эти люди в лаборатории занимаются, даёт ли он им какие-то задания, Форд ответил, что они – ученые, и он в их дела не суётся: они все равно что-нибудь придумают полезное, а он потом это будет использовать. Вот и все, в чём нуждается фундаментальная наука", – говорит Аркадий Савинецкий.

Согласимся, Форд был скорее прав, полагая, что рождение идеи, совершение открытия невозможно предсказать в бизнес-плане, хорошо, что финансовые возможности позволяли одному из первых в мире миллиардеров тратить деньги на неопределённость. Современные российские миллиардеры придерживаются более прагматичных взглядов. Пока ученые ждут новых фордов, они нашли два пути к выходу из сложившейся ситуации.

Первый путь – радикальный. Не пытаясь наладить диалог с научным сообществом, промышленники и владельцы корпораций финансируют обучение новых специалистов для работы в корпоративных научных центрах. 28 корпоративных университетов готовят сейчас учёных специально для крупных компаний – технологов и материаловедов для "Норильского никеля", геологов и химиков для "Газпрома" и так далее. Эти специалисты будут не только разрабатывать новые технологии, но и понимать, какие научные разработки и направления будут востребованы рынком в ближайшей перспективе.

Второй путь более гибкий. В РСПП полагают, что наладить диалог бизнеса и учёных возможно при помощи венчурных компаний, которые могут сыграть роль переводчиков. Никита Масленников поясняет: "Персонал этих компаний – люди, которые говорят на языке бизнеса, говорят о коммерциализации знаний, об инвестициях. Одновременно в фондах работают экспертные комитеты, члены которых говорят на языке науки: о технологиях и методах исследований. Венчурная компания, поэтому, способна стать своеобразным интерфейсом, посредником в нашем общении с учёными".

Идею развития венчурных компаний, как посредников между бизнесом и промышленностью поддерживает и государство. По инициативе Минэкономразвития создаются проекты вроде ОАО "Российская венчурная компания" (РВК), предусматриваются пакеты налоговых льгот для венчурных инвесторов.

Возможно, венчурные компании действительно покажут выход из сложившейся сейчас патовой ситуации. Однако вряд ли стоит надеяться, что с их помощью можно будет решить все проблемы финансирования фундаментальной науки. Заметим, что и бизнесмены готовят "своих" учёных, в основном по техническим дисциплинам и по наукам о жизни, и венчуристы имеют в виду, прежде всего, физику, химию и биологию, когда говорят о "конкретных результатах и технологиях".

Отработав инвестиционные схемы на прикладных исследованиях и технологиях, бизнес рано или поздно сделает шаг навстречу фундаментальной науке, как сделал его Генри Форд. Прорыв к экономике знаний, ликвидация технической отсталости страны без этого невозможны: автомобиль или самолет не построишь, не располагая фундаментальными знаниями в области технических и точных наук. Не хочется никого пугать, но новейшая история ясно показывает: важно знать и то, куда этот самолет может полететь. Однако вопрос о том, когда бизнес и государство поймут, что необходимо финансировать также и фундаментальные гуманитарные исследования и инвестировать средства в науки о законах общественного устройства, пока остается открытым.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции портала.

Антон Иванов

источник: STRF

Последние материалы раздела

• 30 декабря 2016
  Диссертация Мединского как летучий голландец
• 30 декабря 2016
  Работа есть — денег нет
• 29 декабря 2016
  "Основной удар придется на московские и петербургские институты"
• 29 декабря 2016
  Советник Путина: Россию могут отключить от интернета
• 28 декабря 2016
  Драйверы инноваций

Обсуждение

Лилиана
15 августа 2007 11:46

Проблема финансирования научных исследований, особенно в гуманитарной сфере, – очень серьезная. В нашей стране, наверное, основным источником финансирования "гуманитарных" исследований является РГНФ. Приоритет же – как государством, так и другими фондами отдается естественным и точным наукам. Хотя изучение и сохранение культурного наследия своей страны – задача чрезвычайно важная. Между прочим, Фонд Форда дает гранты на исследования как раз в сфере гуманитарных наук. А это говорит о том, что нельзя подходить к финансированию однобоко и говорить: "Мы даем деньги только на прикладные исследования" или "Мы вкладываем только в развитие нанотехнологий". Согласна, что наши ученые сами должны быть более активными, но далеко не у каждого есть талант "добывателя денег". Конечно, может быть, венчурные компании и смогут показать "свет в конце тоннеля", но мне представляется, что если будет создана организация профессиональных фандрайзеров в сфере науки, к услугам которой смогут прибегать все заинтересованные ученые, это уже будет большим шагом вперед.

roudnev
22 августа 2007 03:53

Может сложиться ложное ощущение, что бизнес в Штатах прямо финансирует фундаментальную науку. Крупные корпорации-монополисты действительно создают и финансируют исследовательские центры – свои собственные. И идут туда работать люди с более практическим душевным складом, чем остающиеся в "академии". Но для нас это – не выход. Я не верю в способность корпораций создавать свои научные, а не инженерные школы.

Мое видение проблемы приблизительно отражается следующей метафорой.
Будущее создается не государством, не политиками и не корпорациями. Будущее растет в университетах – как на грядках. Государство – садовник. Корпорации – это служба доставки будущего в настоящее, а венчур – это просто склад с подходящими условиями хранения. Но где они будут брать его, когда оно перестает расти? Импортировать? Это будет чужое будущее, совершенно безвкусный овощ.

Главная проблема нашей страны в том, что ее будущее не воспроизводится и не экспортируется. Я не верю в способность одной-другой-третьей гипертехнологической программы сделать нашу страну "инновационным лидером" – это в лучшем случае наивные мечтания, в худшем – сами знаете. Технологические прорывы порождаются не грызней за кусок госфинансирования. Они растут из способности мечтать и веры в личное будущее. И знаний, конечно. Все это вместе встречается только в университетах, т.е. учебных заведениях, где преподают практикующие исследователи. И пока эти самые практикующие исследователи не поверят в свое личное будущее в своей стране и не смогут позволить себе хоть немного мечтать – увы нам всем. Они – то есть мы – намечтают будущее для чужих стран.

Все разговоры о том, что пусть ученые сделают что-нибудь полезное – патологический идиотизм. (Кстати, отвратительное слово – ученые: безысходное, и отдающее дрессурой). Это все равно, что требовать у асфальтовой площадки урожай, пообещав полить ее один раз когда-нибудь. На ней вообще ничего никогда не вырастет, ни полезного, ни бесполезного. Хотите выращивать полезное – найдите землицы, унавозьте, поливайте, ухаживайте за ней, сейте подходящие семена. Глядишь – и будет польза. Вот только грядка наша почти закатана под асфальт. Но издали – вполне себе как настоящая, ровненькая, темного цвета. Осталось приладить пластиковые цветы – и будет идеальная могилка для русской цивилизации, радующая начальственный глаз. А пробивающиеся упрямые сорняки – не проблема, их уже не так много, повыдергать не сложно. Да и не нужно. Достаточно сделать университеты подразделениями министерства, прекратить всякую выборность, создать систему назначений, как в любой порядочной бюрократической системе – сами передохнут.

Жизнь в России прекратится не сразу. В течение 10 лет русские исследователи совсем прекратят участвовать в международных научных конференциях. Этого никто не заметит. В течение 20 лет в России не останется ни одной серьезной компании, не контролируемой иностранным капиталом. (В худшем случае – останутся, тогда установится фашистский режим.) Через 30 лет у нас, в отличие от Китая, Штатов и Европейского Союза не будет постоянного присутствия на Луне. Мы не исчезнем насовсем. Просто мы станем древними греками. Потому что сегодня почти уничтожена среда, в которой активные ищущие люди могут мечтать и верить в завтрашний день.

Напоследок – еще одна метафора. Научное знание знание подобно езде на велосипеде: если ты не крутишь педали, то падаешь. Я это к тому, что знания в книгах – мертвые знания. Чтобы был хоть какой-то шанс использовать наработанное человечеством, знания необходимо практиковать. В этом вторая миссия фундаментальной науки, помимо собственно создания адекватной картины мира. Эта картина мира пишется шуточными красками: она пропадает, если ее не подрисовывать.

Добавить комментарий

Обсуждение материалов доступно только после регистрации.

« к началу страницы