Дискуссии

« вернуться к списку

версия для печати

Государство и инновации. Перезагрузка

Генеральный директор компании "Парк-медиа" Александр Гордеев. Фото Игната Соловья с сайта www.strf.ru "Грузите апельсины бочках братья Карамазовы".
Сколько ни говори "халва" — во рту слаще не станет.

Преодолеть косное влияние роботоподобных функционеров и сырьевых менеджеров, отчаянно сопротивляющихся полезным для общества инновациям, могут люди нового типа, горящие идеями уровня миссии героя "Матрицы". О том, зачем искать новых Нео, в статье Александра Гордеева и Константина Киселёва.

Краткая характеристика нынешней ситуации

Экономический кризис, его проявления и их влияние на страну показали сильнейшую зависимость российской экономики как от экспорта сырья, так и от тех групп, которые им занимаются и его контролируют. Официальная версия, обосновывающая наличие внутренних проблем, вплоть до недавнего времени базировалась на том, что открытая российская экономика импортировала кризис финансовых институтов США. Версия странная, поскольку из неё следовало либо то, что наша экономика должна немедленно закрыться, либо то, что мы должны подать глобальный иск против безответственных американских регуляторов и жадных спекулянтов. Понятно, что ни то, ни другое невозможно. И попытки так поставить вопрос на мировом уровне закончились ничем. Неофициальная или непубличная версия кризиса в России больше похожа на правду: Западу, озабоченному новой глобальной расстановкой сил после американских выборов, и не слишком довольному суверенной (самоуверенной) политикой нашей власти, достаточно было всего на полгода "подкрутить" сырьевые биржи так, чтобы наглядно продемонстрировать то место, которое мы занимаем. Для чего? Конечно, не для того, чтобы отомстить за грузино-осетинскую войну. Стократно важней поставить экономические рамки переговорной позиции России, зафиксировав пределы политического манёвра нашего правительства. В некотором смысле — связать ему руки.

Может быть, путём сложных социологических измерений, но до нашего премьера сумели донести мысль о том, что в России никого не интересует нравственность американских инвестбанков (найдётся ли хоть один человек в мире, когда-либо считавший Уолл-стрит мерилом порядочности?). И поэтому в течение полугода его риторика плавно сместилась в сторону внутренних "негодяев", не желающих быть социально ответственными бизнесменами, а желающих прибылей, которые и не снились западным финансовым воротилам. Действительно, странные люди, рискнувшие поверить, что железо будет вечно дорогим, или что желающих купить "жигули" будет с каждым годом всё больше. Хотя, ничего странного — первой реакцией на кризис стали известные "списки предприятий", согласно которым государство, напуганное первой волной кризиса (30 долларов за бочку нефти), обещалось взять социальные риски на себя.

Социальность экономики стала любимой игрушкой властей предержащих. Как-то уже привычно стало наблюдать, как наши руководители время от времени монопольным отраслевикам "делают козу", чтобы про них, про власть, не дай бог не подумали: они не умеют перераспределять природную ренту! Кризис, однако, показал: не умеют. Одно дело — залить финансовый пожар (уж не керосином ли?), другое — найти пути дальнейшего движения. Некая растерянность, если не прострация, правящих групп в части поиска путей выхода из кризиса очевидна; старая модель, если ещё и имеет право на существование, то на относительно короткий срок, только чтобы скончаться плавно, под действием транквилизаторов, а не разом. Всё дело в том, что новую модель предложить некому. У нас нет элит, которые могут создавать, отстаивать и развивать сектора новой экономики. Инновации, вспыхнув в немногочисленных точках роста, парадоксальным образом угасают в системе их же поддержки, которая создана всё той же старой моделью, причём быстро выздоравливающей (70 долларов за бочку), готовой вновь диктовать свои условия. Все мы в той или иной степени или непосредственно работаем в этой модели, или обслуживаем её. Cash flow правит Россией. Но не делает её богатой и успешной, а лишь ещё более зависимой. И в первую очередь от чужих инноваций, которые пустили свои корни везде — от системы управления государством до гламурных магазинов. Выходит, что это и есть цена "суверенной демократии"? (А тезис был хорош...)

Так вот, как бы нам не хотелось поиграть в либерализм, без политической воли обойтись нельзя. С инновациями, разумеется. Это ведь как в экономике: что толку иметь достаточно развитую промышленность, если внутренний спрос обеспечивается мировой ценой на сырьё? Что толку иметь ещё не потерявшую мощь науку и, хоть и фрагментарно, но живые технологии, если на них вообще нет внутреннего спроса. Продолжать сорить деньгами в надежде, что всё как-то образуется?

Не образуется. И в этой связи нужно сказать предельно честно: не использовав свой шанс сейчас, мы уже не используем его никогда. Если инновационное развитие требует жёстких решений, их надо принимать. Если нужно ручное управление, то его нужно включать. Тут же всё предельно просто: коль скоро государство строит социально ориентированную экономику, то судьба просто вручает ему ключи от инноваций — все без исключения инновационные системы построены на "социальном интересе". И только Россия продолжает дискутировать на тему: где заканчивается наука и где начинаются технологии. Вместо того чтобы просто заставить бизнес эти технологии (отечественные и зарубежные) внедрять в социальных сферах — от защиты окружающей среды до медицины, от энергетики до информации, от строительства дорог до строительства жилищного.

Итак, речь идёт не просто о том, что нужно создать очередную комиссию и написать новый документ, а о том, что звучащие сейчас на уровне высшего руководства страны призывы к инновациям можно считать формированием новой национальной идеи.

Предыстория

Призывы к построению инновационной высокотехнологичной экономики звучат уже давно: каждый раз, когда Россия оправляется от очередного сырьевого кризиса, перья аналитиков начинают скрипеть с удвоенной силой, принося в мир знания о важности научного прогресса и необходимости диверсификации экономики. Уже через пару лет после того, как наша страна очнулась от девальвации рубля и импортозамещающего шока 1998—2000 годов, было принято решение о повышении административного и финансового внимания к науке и образованию.

Государство начиная с 2004 года инициировало переформатирование программно-целевого подхода к бюджетированию науки и техники, в частности, были обновлены содержание, финансовое наполнение и регламенты ряда государственных проектов и федеральных программ. Миллиарды потекли в научно-техническую сферу. Но не за так, а под лозунгом повышения результативности исследований и разработок. Действительно, могла ли устроить финансирующую сторону производительность сектора, где реальной наукой могло заниматься не более 15 процентов в нём занятых? Для этого правительство активизировало усилия в части научно-методического обеспечения модернизации организационного устройства науки и техники. Не дремал и законодатель, который совместными усилиями с исполнительной властью принял/обновил не один десяток актов в профильных сферах. За минувшие пять лет если не все 100, то процентов 90 того, что было можно сделать в части, скажем так, "ландшафтного оформления национальных инноваций", было сделано. Если добавить проекты 2009 года, то фактически нет ни одного более или менее крупного организационного или инфраструктурного блока инновационной системы, который бы наше правительство не перекопировало самым добросовестным образом у тех стран, которые считаются эталоном.

Ничего из того, что мы импортировали в части организационных ноу-хау в области науки и техники, не работает. Совсем не работает. Напрочь. Или, если быть точным, для того чтобы получить те эффекты, которые мы имеем сегодня, не стоило так сильно загружать чиновников и депутатов, а также аналитиков. Те самые 15 процентов разработчиков, способных что-либо произвести, сделали бы это безо всяких государственных усилий. Хотя, если к ним добавить ещё процентов пять тех, кого "разбудили" научно-технические миллиарды, то хоть о какой-то эффективности (пусть даже — паровозной) говорить можно. Но ничего особенного в масштабах государства за эти годы не произошло.

Зафиксируем всё же, что деятельность государства в области модернизации структуры и направлений финансирования науки и техники в целом была правильной. Нет нужды как-то тщательно обосновывать этот тезис: есть примеры эффективно работающих инновационных систем, и от того, что мы заимствовали их рабочие механизмы, хуже не стало. Не в них заключаются главные препоны научно-технической политики. Даже наоборот, расчистив серьёзные завалы, мы можем рассчитывать на то, что инновационная волна пойдёт именно по тому руслу, которое уже проложено. Осталось "поймать волну"...

Безусловно, можно говорить, что существует масса субъективных причин и обстоятельств, которые в результате и не позволили достигнуть намеченных целей. Но нам важнее рассмотреть и попробовать найти объективные причины. Тем более что большинство так называемых субъективных причин на самом деле — результат действия тех самых объективных проблем.

Начнём с того, что переход от слов и требований к реальным шагам по развитию высокотехнологичных отраслей экономики (к реальным шагам по изменению сложившейся структуры российской экономики в пользу высокотехнологичных отраслей), по сути, является кардинальной сменой господствующей в стране экономической (промышленной, отраслевой) политики. Подход, смыслом которого являются квазирыночные перераспределительные механизмы (государство, банки, институты развития), оказался неэффективным. То ли механизмы плохи, то ли нет критической "высокотехнологической массы" инновационного бизнеса, способного обменять деньги на результат. А может быть, всё дело в нашей "особости", про которую так любит рассуждать профессор Ясин из Высшей школы экономики? "Особость" — это дремучий патернализм в сочетании с жаждой быстрой и лёгкой наживы. Как бы там ни было, ничего особо инновационного миру пока предъявить мы не можем, зато на сайте Йельского университета "есть надписи на русском языке".

Но вернёмся к промышленной политике, точнее говоря, попытаемся понять, почему замена её старого содержания на более современное дальше лозунгов не идёт.

Экономическая промышленная политика в России существовала всегда. И направлена была на всемерную поддержку экспорта сырья (нефть, газ, металл, лес) и финансового сектора. Правда, когда Россия была ещё частью Советского Союза, открыто торговать сырьём было сложно, поэтому приходилось обменивать промышленный и инновационный потенциал на вооружения и оборону, а также много сил тратить на инфраструктуру. А то, что сегодня определяет облик нашего места в мировом разделении, было лишь придатком ВПК и ОПК. Рыночные реформы перевернули всё: хвост сначала легко вилял собакой, потом от бедняги-пса довольно быстро вообще ничего не осталось. Действующее законодательство, сложившаяся система административных и налоговых отношений нацелены на поддержку сырьевых секторов и инфраструктурных монополий. "Нефтяное эльдорадо" к ним добавило ещё коммерческие банки и отраслевые монополии. Дальше — всякая жадная нечисть типа ритейлеров, девелоперов и торговых кварталов. Вот, собственно, и вся наша экономическая структура, и не стоит верить в то, что кудринская налоговая система у кого-то отбирает сверхприбыль. Может быть, по суверенным меркам что-то и отбирает, по цивилизованным рыночным — нет. Была ли это целенаправленная государственная политика, или это стало результатом мощного лоббистского воздействия со стороны народившегося бизнеса — сейчас уже не принципиально, главное, что данная политика господствовала с той самой поры, когда государство пошло на поводу у крупных собственников.

Именно эти игроки определённое время блокировали любые попытки даже начать разговор о необходимости смены отраслевой структуры экономики. Например, яркий представитель российского инвестиционного бизнеса Павел Теплухин в начале 2000-х заявлял на страницах прессы, что "за употребление словосочетания „промышленная политика“ необходимо расстреливать". Кстати, г-ну Теплухину нельзя отказать в последовательности в части борьбы с инновационным развитием. Не так давно он выпустил книгу "Матрица Теплухина", а в самый разгар антикризисной дискуссии заявил радиостанции "Бизнес FM", что и сейчас не нужно никаких инноваций — все свободные рабочие руки должны обновлять инфраструктуру — строить мосты, дороги, желательно вручную.

Второй фактор — "успешно" проведённая административная реформа. За годы финансового (бюджетного) благополучия, в результате решения задачи выстраивания вертикали власти, с помощью разработанного академическими и вузовскими теоретиками (переводчиками) инструментария, была отстроена новая отрасль экономики — государственный аппарат, успешно интегрированный в существовавшую экономическую систему через бюджет и квазирыночные структуры типа госбанков, госкомпаний, госкорпораций. В итоге получилась чрезвычайно мощная с точки зрения отстаивания ведомственных интересов и абсолютно неэффективная с точки зрения управления государственными инвестициями новая отрасль экономики — система государственного управления. Отраслевые ведомства, за последние несколько лет существенно пополнившие кадровый состав, превратились в весьма профессиональные вертикально интегрированные корпорации, обслуживающие свои зоны ответственности и соответствующие бюджетные и иные финансовые потоки. Система отчётности, разработанная теоретиками, обеспечивает за счёт маневрирования несметным количеством различных показателей и индикаторов демонстрацию текущей успешности даже при полном провале в части конечного результата ("...к пуговицам претензии есть? — к пуговицам претензий нет").

Эта группа явилась вторым мощным оппонентом проведения новой экономической политики.

Безусловно, можно называть сопротивление двух этих мощнейших групп субъективными причинами, относя к объективным причинам технологическую отсталость и опережающее финансирование науки в отсутствие спроса на технологии. Но именно эти субъективные причины не дают преодолеть все остальные. Нужно честно признаться в том, что инновациями, если говорить о государственном интересе, необходимо управлять на ином, надотраслевом, уровне. Как, например, можно говорить всерьёз о стратегии развития рынка лекарственных препаратов в отрыве от системы лекарственного обеспечения, рынка медицинских услуг, научного обеспечения здравоохранения? Оказывается — можно. Стратегии одобряются, утверждаются, а то, что за "смежные" сферы отвечают другие ведомства, которым нет дела до "чужих" документов, никого не волнует. О каких инновациях разговор, когда они, если и появляются как связанный с реальным внедрением процесс, то в большинстве случаев в результате договорённостей одного большого чиновника с другим? Точно так же идёт работа по многим федеральным целевым программам. Дублирование и пыльные отчёты на полках. У каждого ведомства свои показатели-индикаторы, свой прикормленный бизнес, свой, иногда корыстный, интерес. Един и незыблем только закон "О госзакупках", но найдётся ли сейчас ответственный человек, который этот закон похвалит...

Именно здесь необходимо проявление политической воли.

Суть проблем

Промышленная политика, нацеленная на смену отраслевой структуры экономики, — это замена существующего уклада, в которой не заинтересованы ни существующие экономические лидеры, ни большинство государственных чиновников. Никто не хочет менять устоявшуюся и знакомую, комфортную систему собственного функционирования. Тем более, если это ведёт к прямым финансовым потерям, или, как минимум, потребует увеличения собственных трудозатрат. В этой логике все действия профильных государственных ведомств, ответственных или нацеленных на создание и развитие инновационной модели экономики (национальной инновационной системы), были изначально обречены на функционирование только в пределах своих зон ответственности. Выход в чужие зоны ответственности расценивался соответствующими ведомствами как акт недружественной конкуренции. Скажем крамольное: наши чиновники гораздо ловчей управляются с защитой собственных ведомственных границ, нежели с государственным интересом. Именно поэтому межведомственное взаимодействие — как в части кооперации и объединения усилий, так и в части изменений существующего правового поля — низкоэффективно.

Даже если достигалась принципиальная договорённость на уровне высшего руководства ведомств (что, кстати, гораздо важнее, чем прямое поручение правительства), то аппарат этих ведомств (на уровне департаментов, управлений, отделов) всегда найдёт 101 причину, почему эти изменения сейчас невозможны, указания нельзя сейчас выполнить, — никто не мотивирован на изменение привычной и комфортной среды. Ведь любые действия, нацеленные на повышение эффективности, приведут к существенному увеличению нагрузки, уменьшению собственного административного ресурса, выявлению личной некомпетентности. Следует также отметить, что система государственного управления уже настолько устойчива, что сама успешно гасит любые попытки вывести её из положения нынешнего равновесия: начиная с невозможности уволить некачественных сотрудников и заканчивая нашими надзорными и карающими органами — одними из основных гарантов сохранения нынешнего статус-кво.

Забавно, но на самом деле в многочисленных вертикалях государственного управления можно отыскать и горизонталь. Отдадим должное: её наличие было предусмотрено теоретиками — авторами реформы. Такой горизонталью должно было служить "большое правительство", то есть тот аппарат, который собирает все согласования, сверяет документ с чиновниками неформализованного в системе исполнительной власти, но весьма авторитетного органа — Администрацией президента РФ, проводит юридические и экспертные процедуры. Всё бы ничего, но как-то так получается, что даже то разумное, что генерируется ведомствами, тонет в кабинетах дома на Краснопресненской набережной. И это объяснимо — "большое правительство" вынуждено руководствоваться политической целесообразностью с оглядкой на рейтинги высших должностных лиц. Это двое "самих" и всяческие вице неподалёку. Сбоку от этой конструкции стоит Министерство финансов, которое по определению не интересуют никакие инновации и никакая наука. Добавим сюда ещё такую серьёзную и политически значимую распределительную коалицию, как система госакадемий, и получим в итоге "борщ из курицы с рыбой на мясном бульоне". По отдельности всё не такое уж тухлое, но вместе несъедобное. Да здравствуют ФОИВы, ДРОНДы и ГРБСы!

Инновации — это уже не наука, это овеществлённые технологии, то есть экономика. И если в экономике не больше 10 процентов овеществлённых инноваций, следовательно, что-то не так с её правовым регулированием. Согласитесь, бессмысленно финансировать процессы, которые не имеют реальной правовой поддержки, ожидая активной коммерческой деятельности от государственных научных учреждений, которым эта деятельность, мягко говоря, вовсе не присуща. А уж надеяться на массовое финансирование инноваций бизнесом, если всё это финансирование облагается налогом на прибыль, просто глупо.

Новые вызовы

Нельзя сказать, что сегодняшний мировой финансовый кризис существенно изменил состав и расклад сил внутри страны. Тем не менее подчеркнём ещё раз: он со всей очевидностью продемонстрировал не только полную зависимость нашей экономики от сырьевых отраслей и полную несостоятельность действующей модели, но и полную неконкурентность нынешней отраслевой структуры экономики уже в ближайшей перспективе. Текущий кризис показал ещё и отсутствие серьёзных перспектив у властвующих элит в случае сохранения нынешней модели экономики. Характерно, но даже разговоры об инновациях с высшими функционерами "Единой России" заканчиваются их возмущением относительно неизменной роли (места в экономике) сырьевых воротил. Страшно представить, сколько и какого уровня чиновников они обеспечивают...

То, что инновациями всерьёз заинтересовались на партийно-политическом уровне, говорит о том, что, во-первых, приведённый чуть выше тезис — соответствует истине, во-вторых, это означает, что пришло понимание: наряду с экономическими вызовами нынешний кризис сформулировал вызовы политические, культурные, гражданские.

Как говорится, "бытие определяет сознание", так и устоявшаяся структура экономики страны в конечном счёте формирует под себя как качество рабочей силы, так и качество населения страны в целом. Падает доходность сырьевого сектора — сразу, по цепочке, проседают все остальные сектора. Но это полбеды. В конце концов, офисный планктон, криворукий слесарь и вороватый бизнесмен, "поднявшиеся" на нефтедолларах, действительно, могут поработать серпом и молотом на благо отчизны, если уж совсем некуда будет деваться. Главная беда: нынешняя модель экономики не заинтересована, не нацелена на массовое воспроизводство высокопрофессиональных кадров — это приводит к падению качества рабочей силы и качества населения в целом. Что, в свою очередь, приводит к отсутствию инициативного и интеллектуального среднего класса, притом что Россия является уникальной страной с массовым высшим образованием. Наверное, единственное достижение последних лет. Более глупой ситуации трудно себе представить.

Что мы имеем в результате? А в результате мы хотим инноваций и одновременно имеем массовое отупление нации в том смысле, что её такой делает не "злой заокеанский дядя", а наша посконно-домотканая экономическая модель.

Крупный сырьевой и не самый технологичный монопольный сектор: предпринимательский дух, инициатива, умение принимать решения и брать на себя ответственность присущи очень небольшому числу топ-менеджеров. Все остальные мотивированы на выполнение задач в очерченных границах. Среди этих "топов" примерно половина — иностранцы.

Сектор государственного управления: тут с инициативой и ответственностью всё обстоит ещё печальней.

Финансовый сектор: в принципе, высокий уровень образования, интеллекта, активности. Но это по определению обслуживающий сегмент, он может активно поддерживать существующие проекты, но не инициировать новые ("если на предприятии нет менеджмента, то финансисты туда не идут"). Следует также отметить, что нынешняя госполитика, нацеленная на поддержку госбанков, убивает инициативу и в этой сфере. Госпредприятие, оно и есть госпредприятие...

Предпринимательский дух силён в потребительском секторе. Но по своему развитию нынешний потребительский сектор в России соответствуют американскому или западноевропейскому уровня 50-летней давности.

Таким образом, во-первых, уже в ближайшее время в мировых лидерах окончательно укрепятся страны, развивающие постиндустриальную модель экономики, высокотехнологичные и наукоёмкие отрасли производства. Во-вторых, в связи с тем, что нынешние лидеры российской экономики не смогут и, скорее всего, просто не захотят выработать эффективную политику преобразований, то это может привести к вызовам и для нынешней модели управления страной и для конкретных властных (политических) групп.

Нужно чётко осознать, что призывы высшего руководства страны к переходу на инновационную модель развития уже не только благие пожелания и логичные рассуждения — это на ближайшую перспективу должно стать национальной идеей для страны, которая хочет сохраниться как страна и как мировой лидер. Так уж сложилось, что Россия просто не сохранится, не будучи одним из мировых лидеров.

Перезагрузка. Две основные задачи

Первая задача

Государство должно определить зону "социальных инноваций", и на законодательном нормативном уровне заставить бизнес, который работает в этих сферах, использовать только инновационные решения. Не важно, будет ли это делаться в рамках государственных закупок товаров и услуг или на открытом конкурентном рынке. В этой связи, кстати, несколько наивным выглядит бессилие нашего премьера, который никак не может заставить нефтяных генералов обновить свои перерабатывающие производства с целью соблюдения цивилизованных норм по охране окружающей среды. И это только один пример того, насколько сильны отраслевые монополии и лоббистские группы, ими оплачиваемые. Не сумеем заставить, о крупных инновационных решениях, позволяющих всё-таки, как было сказано, "сделать Россию страной, комфортной для жизни", придётся забыть навсегда.

Вторая задача

Государство должно создать все условия для возрождения предпринимательской инициативы. Помогать нужно убогим, а не здоровым людям с руками и головой. И помогать им нужно не зарплатами, делающими их убогими, а помогать создавать собственное дело на месте, а не выталкивать за прилавки московских торгово-развлекательных центров. В связи этим, кстати, можно упомянуть о той отвратительной роли, которую с некоторых пор стала играть наша любимая или не очень любимая, но желанная столица, зеркально отражающая всю мерзость бытия. Ни один мегаполис в мире не живёт так, как это происходит в Москве.

Мы должны создать и вырастить новую экономическую элиту на базе предпринимателей и руководителей высокотехнологичного бизнеса, исследователей и разработчиков, преподавателей и студентов. Новая инновационная экономика — это не просто очередная отрасль экономики, это в первую очередь новая система мышления, наличие серьёзного класса собственников с высоким уровнем образования, с активной гражданской позицией, с развитым чувством ответственности.

Новая экономика, инновационное развитие страны — это уже не политическая линия, это национальная идея.

Александр Гордеев, Константин Киселёв

источник: STRF

Последние материалы раздела

• 30 декабря 2016
  Диссертация Мединского как летучий голландец
• 30 декабря 2016
  Работа есть — денег нет
• 29 декабря 2016
  "Основной удар придется на московские и петербургские институты"
• 29 декабря 2016
  Советник Путина: Россию могут отключить от интернета
• 28 декабря 2016
  Драйверы инноваций

Обсуждение

Добавить комментарий

Обсуждение материалов доступно только после регистрации.

« к началу страницы