Интернет-портал интеллектуальной молодёжи

http://ipim.ru/discussion/762.html (версия для печати)

Андрей ИВАЩЕНКО: "Эффективное сотрудничество науки и бизнеса — основа инновационного развития страны"

01 октября 2008 22:55

Руководитель проекта ЦВТ "ХимРар" Андрей Иващенко. Фото с сайта www.strf.ru Справка:

Иващенко Андрей Александрович, руководитель проекта ЦВТ "ХимРар"

3 октября 2008 года в Министерстве образования и науки пройдёт круглый стол на тему "Государственно-частное партнёрство в сфере НИОКР". О точках "непересечения" интересов бизнеса и академической науки рассказывает Андрей Иващенко, руководитель проекта ЦВТ "ХимРар". В частности, он утверждает: "О строительстве дороги бизнесу и государству договориться просто — здесь нужна чистая математика. И намного труднее — достичь результативного сотрудничества науки и бизнеса. По сути, налаживание эффективного партнёрства между ними равно решению вопроса инновационного развития страны".

Каким образом государственно-частное партнёрство (ГЧП) содействует инновационному развитию страны?

— Прежде всего, что такое ГЧП? ГЧП — это какая-то регулярная деятельность, которая финансируется из общественных (денег налогоплательщиков) и частных средств. Формы такого партнёрства разнообразны. Простая форма, когда, например, государство строит дорогу, а бизнес в конце неё создаёт горнодобывающий комбинат. Или муниципальная власть строит инфраструктуру для нового посёлка, а бизнес — сам посёлок. Государство от такого партнёрства может получать как прямые финансовые выгоды (плату за провоз — в случае дороги), так и косвенные (закрепление образованной молодёжи рядом с наукоградом). Есть и более сложные формы , например, различные фонды в области живых систем. В такой фонд основные деньги вкладывают общественные организации, а бизнес даёт свои технологии для создания, скажем, нового препарата от резистентных форм туберкулёза.

Наиболее яркая форма ГЧП в области инновационного развития — сотрудничество академической науки и бизнеса. Инновационная модель экономики — это не что иное, как система передачи знаний от академической науки бизнесу. Все государства хотят, чтобы знания, создаваемые в академической науке, превращались в какие-то технологизируемые вещи, и бизнес мог их внедрить в производство. Налаживание этого взаимодействия — задача очень непростая. При этом надо понимать, что во всём мире академическая наука живёт по одним правилам, бизнес — по другим; наука финансируется в основном за счёт денег налогоплательщиков, бизнес — за счёт частных средств. Те страны, которым удаётся "сдружить" бизнес и науку, становятся передовыми в смысле инновационного развития. У них внедряется наибольшее количество генерируемых знаний, появляется много запатентованных продуктов. Фирмы, обладающие этими патентами, получают сверхприбыли, за счёт чего у них возникают дополнительные средства для разработки чего-то нового.

То есть ГЧП в сфере научных разработок — основа инновационного развития?

— Да, в том числе и так. Причём если о строительстве дороги бизнесу и государству договориться просто — здесь нужна чистая математика, то гораздо сложнее — достичь результативного сотрудничества науки и бизнеса. По сути дела, налаживание эффективного ГЧП науки и бизнеса равно решению вопроса инновационного развития страны.

Каким образом может быть налажено партнёрство между представителями бизнеса и науки?

— Такое партнёрство не налаживается напрямую, существует так называемый "рынок инноваций", который играет роль некоего договаривателя, регулятора между наукой и бизнесом.

Научная разработка на том или ином этапе является товаром разной стоимости, соответственно, должны быть и различные формы продвижения этой разработки — от чего-то наподобие американской программы Small business innovation research (SBIR) до венчурных фондов. В России все эти формы финансирования уже появляются, но пока это в основном "первые блины", которые часто бывают "комом".

Во всём мире академическая наука живёт по одним правилам, бизнес — по другим. При этом все государства хотят, чтобы знания, создаваемые в академической науке, превращались в какие-то технологизируемые вещи, и бизнес мог их внедрить в производство. Инновационная модель экономики — не что иное, как система передачи знаний от академической науки бизнесу

Главная задача сейчас — как можно быстрее создать рынок инноваций, за которым государство должно постоянно следить. И если по каким-то причинам деньги, к примеру, с венчурного рынка уходят, государство должно добавлять свои, чтобы инновационный процесс не прерывался. Ведь неважно, какого масштаба "яма" — на год или на пять лет. Если она есть, и цепочка нарушается, все деньги уходят в песок. Поэтому непрерывность инновационной системы является адекватной формой частно-государственного партнёрства.

Для движения науки в сторону бизнеса есть два основных препятствия. Первое — отсутствие механизмов передачи интеллектуальной собственности, созданной на деньги бюджета, в бизнес-структуры. В Америке технологии начали быстро развиваться, когда любой интрапренёр за доллар мог купить любую разработку, появившуюся за счёт бюджета. При этом государство оставляло себе неэксклюзивную лицензию на свои нужды.

Вторая фундаментальная преграда заключается в том, что очень мало интрапренёров и представителей индустрии находятся в экспертных советах, распределяющих деньги при помощи разного рода грантов. Наращивание количества экспертов со стороны индустрии в этих советах однозначно повысит внедряемость научных разработок. Понятно, что с точки зрения науки эти проекты потеряют. Поэтому руководители министерств и фондов должны следить за балансом.

Не надо забывать и о корпоративных венчурных фондах. По большому счёту, чтобы разработка прошла путь от науки к бизнесу, нужны инновационные предприниматели, которых можно заполучить через подобные фонды. Полагаю, необходим новый инструмент такого рода от РВК. Хорошо было бы, если бы на базе ведущих университетских центров работала система отслеживания и поддержки талантливых молодых предпринимателей. Идентифицировать их просто: надо давать им небольшие суммы денег и смотреть — если у кого-то получается, давать больше. Конечно, часть денег будет тратиться впустую, зато благодаря системе отбора инновационных предпринимателей можно сразу создать очень много малых инновационных фирм, в которых есть большая необходимость.

У науки, кроме финансового, есть стимулы к сотрудничеству с бизнесом?

— Любой исследователь-изобретатель получает удовлетворение, когда видит, что его разработка начинает приносить пользу людям. Это всё равно, как воспитать своего ученика, аспиранта, кандидата наук.

Среди правовых проблем основная — принятие "Закона о передаче технологий"?

— Да. Тут, в общем-то, и разбираться нечего — во всём мире уже всё перепробовали. Пока государство пытается оставлять себя патентообладателем разработок, сделанных с участием бюджета, они повисают мёртвым грузом. Государство — непонятный партнёр.

В теории этот вопрос решён: все говорят "да" такому закону, осталось дождаться, когда он появится.

В Америке технологии начали быстро развиваться, когда любой интрапренёр за доллар мог купить любую разработку, созданную на бюджетные средства

Изначально в госконтрактах Федерального агентства по науке и инновациям (ФАНИ) было написано, что государство оставляет за собой неэксклюзивную лицензию. Но в последние годы во многих сферах, особенно в живых системах, ситуация поменялась: государство находится в патентообладателях, так как тут всё без разбора отнесено к вопросам национальной безопасности… Естественно, в таком случае люди патентуют какую-нибудь ерунду, а не реальные разработки, и отчитываются по индикаторам госконтрактов. Такая же ситуация и в академических институтах: молодые лаборатории что-то открывают, пишут отчёты по освоенным госденьгам, а реальные открытия могут возникать даже не в нашей стране.

Должны ли формы ГЧП пройти какой-то эволюционный путь?

— На Западе эти структуры взаимодействия формировались десятилетиями, и то у кого-то лучше, у кого-то хуже. Но у нас нет выбора, мы должны налаживать такое взаимодействие сейчас. И мы можем пройти этот путь быстрее — анализируя опыт других стран, делая пробные проекты на российской почве, масштабируя то, что получается…

Конечно, до этого всего надо дойти. Бизнес устроен так, что вначале делаются самые простые вещи — торговля, производство (для увеличения прибыли), а затем уже разработки (с той же целью). Так же и венчурные фонды. Если они приходят на рынок и видят, что существуют гораздо менее рискованные секторы экономики, например, конфетные фабрики, телекоммуникационные системы или кабельное телевидение, то они будут вкладывать деньги скорее туда, нежели в проекты в области живых систем.

Люди патентуют какую-нибудь ерунду, а не реальные разработки, и отчитываются по индикаторам госконтрактов. Такая же ситуация и в академических институтах: молодые лаборатории что-то открывают, пишут отчёты по освоенным госденьгам, а реальные открытия могут возникать даже не в нашей стране

Но надо не забывать, что если мы будем ждать, то инновационное развитие в живых системах начнётся не через десять, а через двадцать лет. Государство должно принять решение: будет ли оно финансировать прямо сейчас то, куда венчурный бизнес не идёт, но что является в XXI веке стратегическим направлением? Или будет ждать, пока естественным образом эта рыночная венчурная ситуация дойдёт до более длинных и высокорисковых проектов.

Опыт коммерциализации разработок в рамках ФЦП успешен?

— Судя по опыту тех коммерсантов, с которыми я общался, могу сказать следующее. Участвуя в этой программе, предприятие что-то разрабатывает и немного улучшает уже имеющийся бизнес, которым и отчитывается — "Вот, мол, у нас пошла реализация". Трудно за три года сделать и продвинуть на рынок что-то действительно новое, особенно в живых системах. С другой стороны, средства, которые бизнес получает в рамках ФЦП, он всё равно направляет на разработки, которые в противном случае не стал бы делать или делал бы в меньшем масштабе. По сути, речь идёт о грантах.

Бизнес у нас вынужден вписывать реальную инновацию в прокрустово ложе госконтракта. Поскольку индикаторы в программах ФЦП требуют, чтобы оборот пошёл через три года, большинство людей отчитывается уже или почти сделанными вещами. В такой ситуации не приходится говорить о посевном финансировании разработок, которые будут коммерциализироваться через 7—10 лет

Получается своего рода извращённая форма того, что в Америке возникло в рамках программы SBIR. Там это происходит напрямую: тебе дают полмиллиона долларов, сделал всё успешно — дают три. А у нас бизнес вынужден вписывать реальную инновацию в прокрустово ложе госконтракта. Поскольку индикаторы в программах ФЦП требуют, чтобы оборот пошёл через три года, большинство людей отчитывается уже или почти сделанными вещами. В такой ситуации не приходится говорить о посевном финансировании разработок, которые будут коммерциализироваться через 7—10 лет (и то необязательно, так как, например, в сфере создания новых лекарств до продукта на рынке доживает один из десяти проектов). Почему сейчас почти исчерпались реальные проекты, которые несут в ФАНИ со стороны бизнеса в частности? Во-первых, инвестиции требуются по схеме 50/50 — со стороны бизнеса и со стороны государства; но бизнес уже выложил свои 50, денег у него больше нет, а идеи и задачи для науки есть. Во-вторых, требуются отчёты по внедрению разработок, но бизнес уже отчитался своими "коммерциализациями" по полученным грантам.

Несмотря на вышеизложенное, программы, инициируемые Минобрнауки, правильные. Но лучше сделать адекватные инструменты типа SBIR, потому что сегодня в инновационной системе Российской Федерации недостаточно именно посевного финансирования. Об этом сейчас многие говорят. Надеюсь, что государственные институты развития и профильные ведомства смогут оперативно перенастроить часть своих инновационных инструментов соответствующим образом.

Светлана Синявская

источник: STRF