Интернет-портал интеллектуальной молодёжи

http://ipim.ru/discussion/3115.html (версия для печати)

Дискуссии

Архитектура высокого полёта

Проект британского архитектора Нормана Фостера "Апельсин". Иллюстрация с сайта www.strf.ru Талантливого британца Нормана Фостера по праву называют одним из родоначальников архитектурного стиля хай-тек. Его неожиданные проекты, в которых применяются энергоэффективные и экотехнологии, реализованы в Лондоне и Гонконге, Нью-Йорке и Сингапуре, во Франкфурте-на-Майне и даже Астане. Но с Москвой – для одних увы, для других к счастью, – да и вообще с Россией, отношения у звёздного архитектора не складываются.

Его проект "Апельсин", который был создан по заказу небезызвестной компании "Интеко" и мог появиться на месте здания ЦДХ на Крымском валу, был раскритикован Третьяковской галереей. Задуманная им башня "Россия" высотой 612 метров не "вписалась" в Москву-Сити из-за финансовых трудностей. Ничего не вышло и с реконструкцией "Новой Голландии" в Петербурге, хотя проект Фостера выиграл первую премию на каннской выставке MIPIM-2007. Умышленно или нет, но документальный фильм о Фостере показали в РИА "Новости" в минувший "Научный понедельник" – через несколько дней после того как архитектор отказался от участия в реконструкции ГМИИ им. Пушкина. По словам журналиста The Independent, Фостер заявил, что его "выжили" из проекта, но у российских участников этой истории другая точка зрения. Возможно, истинная причина в том, что на вопрос, заключённый в названии фильма "Сколько весит ваше здание, мистер Фостер?", можно ответить так: "Смотря в чём измерять – в тоннах или в долларах".

Разочарованная звезда и московские хрущёвки

Пресловутый вопрос по поводу одного из ранних проектов задал Ричард Бакминстер Фуллер – и тогда Фостеру не нашлось что ответить. Зато с тех пор он стал поклонником конструктивной лёгкости, естественного света и воздуха. "Архитектор должен осваивать мир с полёта", – считает он и не стесняется говорить о том, что среди его кумиров – Владимир Шухов. Неслучайно очередной несбыточный российский проект Фостера – Хрустальный остров в Нагатинской пойме – своей гиперболоидной конструкцией и диагональной сеткой так напоминает Шуховскую башню.

Но к идеям Фостера на отечественных просторах по-прежнему относятся скептически: "Большая трагедия, на мой взгляд, в том, что мы обсуждаем фильм про Нормана Фостера, – сказал после просмотра Юрий Волчок, вице-президент Союза московских архитекторов и преподаватель МАРХИ. – А никто ни в Испании, ни в Англии не обсуждает наш фильм про Шухова, хотя через неделю у него юбилей. Впрочем, даже в Англии им интересуются больше, чем у нас: недавно в их энциклопедию “Инженеры” от России попали два имени – Шухов и Королёв. Что же мы удивляемся, что архитектура высоких технологий не возникает в общественном сознании". По мнению г-на Волчка, Фостера приглашали в Пушкинский музей для того, чтобы в городе появилась "пирамида Лувра", которая бы создала определённый имидж, но "адаптацию 12 из 15 особняков могли бы не хуже сделать и российские архитекторы".

"Нам не хватает вдумчивости в работе с такими авторами, – пояснил ситуацию вокруг ГМИИ Сергей Кузнецов, главный архитектор Москвы. – Изначально поставленная задача была сложно реализуема – есть недовыясненные экономические отношения, да и последний вариант реконструкции явно рисовался не самим Фостером, а каким-то другим, не заявленным архитектором. Мне понятно, почему Фостера очаровывают развивающиеся страны, как это было сказано в фильме: страны Азиатско-Тихоокеанского региона берут и делают именно то, что рисуют звёзды – так появился Пекинский стадион, напоминающий птичье гнездо, фостерский Пекинский аэропорт… Разочарование Фостера в том, что вдруг взяли и не сделали с ходу то, что было предложено".

Сергей предложил обратиться к российской истории и вспомнить о том, что в отечественном архитектурном искусстве были весомые прорывы: XX век принёс русский авангард, который весь мир по сей день изучает, – Ивана Леонидова, Константина Мельникова… "У нас есть все минусы западной почвы, поскольку на Западе проекты тяжело растут, но получаются качественные, – признался Кузнецов. – И есть все минусы восточные – на Востоке проекты растут быстро, но результат может быть не обязательно хорошим. Вот у нас они и медленно растут, и получаются почему-то плохие".

По этому поводу Дарья Парамонова, преподаватель и выпускница Института медиа, архитектуры и дизайна "Стрелка", а также куратор российского павильона на XIV архитектурной биеннале в Венеции в 2014 году, заявила, что за последние 20 лет великие западные архитекторы не построили в Москве ничего – и Фостер в этом не одинок: "У нас невероятно низкий уровень проектов, и тот разрыв, который нам необходимо преодолеть, совершенно не укладывается в голове. Но давайте вспомним, в какой архитектуре жил российский человек за последние 100 лет – бараки, хрущёвские дома. И всё же сегодня в городе происходит невероятная активность, связанная с людьми, – про них интересно рассказывать, как они выживают в этой ситуации".

В виртуальном пространстве необитаемого острова

"На самом деле архитекторы тащат за собой огромный сектор экономики", – считает Кузнецов. И с ним согласен Юрий Волчок: "Архитектор – это некий паровоз, за которым тянется много всего, и нужно либо это всё иметь, либо привозить – как Фостер привозил всё в Гонконг для строительства здания банка HSBC. Но сегодня в Гонконге уже всё есть. А к нам, хотя мы столько лет работаем в новых условиях, по-прежнему всё надо возить. Мы как на необитаемом острове – у нас ничего нет".

Впрочем, Кузнецов рассказал об одном сугубо отечественном успехе, над которым ему лично пришлось трудиться три года, – это казанский Дворец водных видов спорта, законченный к Универсиаде. По словам главного архитектора столицы, он весь сделан из российских комплектующих – такова была цель: "Во-первых, дерево дешевле, а во-вторых, это история про патриотизм". Теперь казанский Дворец одно из самых больших деревянных сооружений в мире, и по оценкам международных экспертов из федерации по плаванию – лучший объект в своём классе. Поэтому о таком признании необходимо рассказывать, и не нужно его стесняться, думая, что "у нас проклятое место". При этом Кузнецов подчеркнул, что стекло, дерево, сталь – все ключевые элементы российские. Хотя инженерное оборудование в России пока не делается, всё "российскими руками и российскими рабочими собрано на нашей земле".

Однако Юрий Волчок, цитируя Александра Богданова, считает Россию "визионерской по определению", поэтому в ней не хватает технической культуры. "В ментальности русского человека, – продолжает его мысль Андрей Асадов, председатель Молодёжного объединения Союза архитекторов России, – лидируют и представляют ценность совершенно другие качества. Визионерские качества позволили быть идейному прорыву в эпоху конструктивизма, который покорил весь мир, – и в этом мы точно сильны. Поэтому можно поднимать и развивать эти наши черты – в иррациональности, в живом обитаемом пространстве, наполненном одухотворяющими идеями".

Однако Андрей признаёт, что сегодня к тому же Норману Фостеру Россия обращается не за документацией к реализации здания, а за "прекрасными идеями", которых, вероятно, на родных просторах острая нехватка. Да и вся современная русская культура, с точки зрения Асадова, пронизана неким "виртуальным эсхатологизмом": многим заказчикам вполне достаточно виртуальных культурных ценностей, то есть реализовывать полученный проект в материальный мир уже совершенно необязательно.

Лоббируя "своих"

Появление собственного архитектурного рынка и будущих профессионалов Кузнецов связывает с запуском института конкурсной практики. При этом г-н Кузнецов считает, что в России не должно быть никакого преклонения перед западным миром и западными ценностями: "Это очень неправильно, у нас есть самобытность. Вопрос не в том, какой национальности архитектор, а в области его профессионализма. То, что мы сегодня считаем историческим контекстом, – Кремль, Исторический музей, да даже многие русские иконы, – созданы не русскими авторами, но при этом они абсолютно русские. Архитектура – очень интересная вещь: она той национальности, на чьей почве выросла, и неважно, чьими руками она создана". Странно, что при таком подходе, несмотря на сильные портфолио западных архитекторов, в конкурсе на создание парка "Зарядье" было "сознательное желание выбрать из напора предложений" именно российских победителей (так сказал Кузнецов), или, проще говоря, "пролоббировать своих" (так сказал Волчок). "Делать смешанные команды, чтобы поучиться чему-нибудь, – это оптимальный вариант", – подытожил Сергей Олегович.

В то же время Юрий Волчок уверен, что у наших конкурсов есть серьёзные недостатки: их программы так скромны, что совершенно непонятно, чего хочет заказчик на самом деле. Это "вторая сторона медали" конкурсов: всё зависит от того, кто в жюри и кто пишет программу. "Если бы Мельников делал свои проекты по конкурсу, у нас бы не было ни одного клуба. Потому что единственный конкурс, в котором он выиграл, – это конкурс в Париже, за советский павильон".

Павильоны и миллионы

С павильонами в России история отдельная: во время Всемирной выставки в Шанхае в 2010 году даже Национальное радио Китая советовало согражданам окунуться в "неповторимый мир сказки" российской экспозиции – она в итоге стала второй по посещаемости, так сказать, "взяла серебро" после китайского "золота". В 2012 году – ещё один успех: павильон "Сколково", будучи представленным на Архитектурной биеннале в Венеции, стал одним из самых посещаемых общественных пространств в мире и получил специальный приз жюри – впервые за всю историю проведения выставки. Но какое это имеет отношение к тому, что делается с обликом городов внутри страны?

Даже сам Кузнецов признался в том, что архитектурный фон Москвы, который "родился за последние 15–20 лет", очень тяжёлый – это отметила, побывав в нашей столице, и фотограф из Германии, работающая с топовыми мастерами архитектуры. Но главный архитектор российской столицы настроен поразительно оптимистично: "Да, эксперименты ни к чему хорошему не привели, но я считаю, что в этом ничего страшного нет – наоборот, мы поняли, что надо действовать по-другому, чтобы получить другой результат. Я сторонник теории малых дел: мы будем получать качественные объекты раз за разом, а не ставить всё с ног на голову".

Вероятно, именно "малыми делами" чиновник намеревается реализовать свою мечту о том, что через 10–15 лет Москва станет "обалденным, классным городом, который войдёт в топ мировых архитектурных столиц" и будет наравне с Берлином и Нью-Йорком.

Но это пока фантазии о будущем, а что будет с тем же ГМИИ сегодня – вопрос по-прежнему открытый, несмотря на то, что баснословные деньги уже потрачены. "Называть цифры я не буду – чтобы не пугать", – сперва отшучивался Кузнецов, но потом озвучил стоимость концепции развития музея: 6 миллионов долларов. Справедлива эта цифра для федерального бюджета или нет, но лучше не пытаться подсчитывать заранее, в какие суммы в итоге встанет реконструкция Пушкинского музея. Тем более сам Кузнецов признаётся: "В Москве проекты очень дорогие – в основном из-за стоимости земли и подключения. Поэтому разница между ценой проектирования и реализации такова, что, честно говоря, после проектирования уже неважно – будем мы реализовывать Фостера или нашего архитектора".

Архитектор – режиссёр и миссионер

"Архитектура – сублимация всей нашей жизни. Её можно заимствовать – как Китай и арабские страны, но у нас есть своя история", – повторился в своих патриотических высказываниях г-н Кузнецов. И, видимо, именно этой "нашей жизни" мы обязаны тем, что по-прежнему наш глаз радуют хрущёвки, а появления хоть сколько-нибудь высокотехнологичной и экологичной архитектуры мы вряд ли дождёмся в ближайшее время. Во всяком случае, Сергей довольно скептически настроен по отношению к энергоэффективной архитектуре, в которой, по его мнению, есть "эффект троллейбуса": сам он воздух не портит, но для обеспечения его электричеством нужно построить ТЭЦ, которая "сожрёт больше нефти и закоптит воздух".

Молодой архитектор Андрей Асадов смотрит на это несколько иначе: "Есть чудовищная инерция – благодаря неисчерпаемым ископаемым. Но архитектор может на себя принять роль миссионера. Мы стараемся в наших работах применять “зелёные” технологии, экологические фасады и убеждать в своих реализациях, что это нужно, реально, востребовано, и постепенно двигаемся к законодательному уровню. Как это есть в Германии, например, где в любом производственном здании кровля должна быть “зелёной” и эксплуатируемой".

Андрей считает, что Норман Фостер в этом смысле олицетворяет два необходимых качества архитектора: он и проповедник уникальной инновационной идеи, нового подхода жизни, переосмысления существующего порядка вещей, и режиссёр, способный эту идею материализовать, вдохновив огромную команду – свой персонал, коллег, партнёров: "Будучи дирижёром оркестра, он всех организует".

Фостеру уже немало лет, и к своему статусу звезды он шёл довольно долго. Поэтому, если сегодня начать растить своих Фостеров, плоды не появятся завтра же. Но пока у российских архитекторов нет возможности поработать в "смешанной команде", бок о бок с основателем хай-тека: Россия для него и впрямь стала "проклятым местом", о котором упомянул Кузнецов.

Волчок уверен: вся проблема лишь в том, что Фостера приглашают совсем не на то, в чём он силён. "Если бы в Москве-Сити появилась башня, сделанная Фостером, это было бы счастье для нашего города, – говорит Юрий, явно позабыв опыт с 612-метровой “Россией”. – Но можно сожалеть только об одном – что наш город к такой архитектуре не готов".

Ясиновская Елизавета

источник: STRF